Давай поиграем в жизнь?
Похоже, найти где-нибудь черновик "СЛ" мне все же не судьба... Жаль, я писал его где-то три месяца, почти не отрываясь...
Единственное, что осталось:
Единственное, что осталось:
СЛ (отрывки)память небесной реальности....
~Morgan~
You're naive, like an angel, and in devilish fine... (с) モーガン
«Медленно поворачивается ко мне. Я смотрю сквозь слезы, пытаясь всеми силами фокусировать зрение. Но картинка постоянно меркнет и размывается.
- мне больно… - еле различимое, но от этого гулом проносящееся в моем сознании.
Я пытаюсь чуть приподняться, но боль останавливает меня на пол движении. Он замечает. И тут же – удар. По лицу, и на этот раз кулаком. Чуть поморщился – видимо больно, попал то по скуле. Я чуть не отрубаясь вновь падаю на подушку. Из разбитого носа полилась кровь, смешиваясь со слезами и когда-то вырвавшимися криками, еще отдающимися внутри меня.
И впервые с ним я не знаю, что делать. Почти теряя сознание, я все же дотягиваюсь до его локтя и заглядываю в глаза. Это было наверное жалкое зрелище – растрепанные волосы, губы и подбородок залитые кровью, весь – в вязкой субстанции – его сперме, смешанной с кровью и холодным потом.
Он смотрит, и впервые за одиннадцать лет я вижу…жалость?...в его взгляде. Именно жалось, и сам сознаю, жалок. Мне редко доводилось так остро чувствовать разницу между нами. Нет, не потому что я хотел быть с ним на одном уровне. Просто потому что иногда он сам забывал, кто я для него. Иногда приказы приобретали оттенок просьбы, а иногда их и не требовалось – сам понимал, что нужно. Но вот сейчас, лежа перед ним голый, чувствуя боль во всем теле, которую причинил мне он, я четко и как-то болезненно осознавал разницу между нами, эту бездонную пропасть.
- не смей прикасаться ко мне! – шепотом, но отчеканивая каждое слово.
Я закрываю глаза. И позволяю, наконец, себе немного больше, на что имею право. Позволяю себе вот так
бесцеремонно перед ним потерять сознание, и уйти, наконец, от этой боли.»
«
Мы сидели так примерно с час, разговаривали ни о чем и обо всем сразу. Потом, дабы все же не испытывать терпение домочадцев, мы покинули столовую. Уже позже, в его комнате, тихо, так чтобы даже я еле разобрал слова, он произнес:
- знаешь, я сегодня… - немного помедлил, словно подбирая слова, - хочу провести сегодняшнюю ночь не один.
Я вопросительно посмотрел на него, но не стал спрашивать, дожидаясь, когда он сам продолжит.
Некоторое время в комнате были слышны лишь удары маятника часов. Он продолжил, явно собираясь с духом:
- С Белиалом.
Он поднял глаза на меня. Что, интересно, он хотел увидеть? Или услышать? Может, что-нибудь, что бы его остановило? Может какую-нибудь вспышку ревности, или наоборот – радости с моей стороны. Но, как всегда, не увидел ни то, ни другое. Порой мне казалось, что он сам себя периодически винит, за то, что тогда, еще в детстве, явно переусердствовал над моим эмоциональным фоном. Ничего. Никакой реакции. Я принял это так, словно он сказал, что день выдался пасмурный, или что завтрак был немного напряжен. Принял, как что-то очевидное, что-то, что не требует какой-то реакции от меня.
- И что?
Он тупо смотрел на меня, не понимая, радоваться такому отсутствию реакции или, наоборот, огорчаться.
- что? – переспросил я.
- что, никакой реакции?
Я знал, что порой он хочет самого банального от меня. Обычных реакций. Таких, как у всех. И сейчас он ждал…ревности. Но ее не было. Я просто не мог чувствовать подобное. Сам же это сделал, а сейчас сидит напротив и явно желает обратного.
- прости… - я развел руками.
Даже самому порой неловко от этого да - нет, да – сделаю, нет – не могу. И больше ничего.
- ладно, забудь. – грусть? – я просто подумал, что ты хотел сегодня побыть со мной, но, видимо, нет…
- я хотел. Но ты решил за меня. – улыбка.
Моя улыбка всегда его удивляла. В то время, как другой бы метал гром и молнии, бил посуду и рвал на себе волосы, я просто улыбался.
- ты будешь следить, чтобы никто не пришел ко мне.
Я вопросительно посмотрел. Второй раз за время этой странной беседы он сумел меня удивить.
- почему я?
Вызывающий взгляд так и говорил – ну давай, попробуй отказаться.
- потому что ты – моя вещь, а это – приказ. Ясно?
Кивок. Куда ясней? »
«Только минут двадцать спустя, когда его гнев немного остыл, до него дошел смысл слов. Неро сидел подле дивана, держа мою руку, и плакал. Слезы падали в мою ладонь, а он старался прижать к себе хотя бы эту часть меня. Прижать и не отпускать. Согревать мои холодные пальцы. Люц опустился на диван рядом со мной, обессиленный, выплеснувший все, что копилось внутри. Я почувствовал, как Неро сжимает мои колени, что-то шепчет, как старается утешить меня. Но зачем? Я чувствую только физическую боль.
Неро смотрит мне в глаза, я смотрю на него, отчетливо понимая – он меня любит. Это невозможно было не понять по его вздрагивающим губам, по его нежности во взгляде, по каждому движению его тела, желающего прикоснуться ко мне. Я ясно видел, как в его мозгу вспыхнула картина недавнего торжества – поцелуй. Он прикрыл глаза от боли и горечи. Потом вновь посмотрел на меня, перевел взгляд на мастера и тихо произнес:
- Неужели мне нельзя даже любить его?
И такое же тихое:
- Нет. Ты же не хочешь его смерти?»
«- Сядь!
Приказ. Подчиняюсь. Он смотрит на меня, пытаясь понять, чего больше хочет – ударить или обнять. Как всегда этот выбор перевешивает в сторону первого варианта. И он бьет. Как всегда, не рассчитав свою силу, бьет прямо по лицу, стараясь с одного раза увидеть мою кровь. Иногда мне казалось, что вид моей крови его возбуждал, но сейчас я четко осознавал – радовал. Радовал, что он может вот так кого-то бить, при этом, не прося потом прощения. Он не любил когда не мог выплеснуть ярость, и еще меньше любил подбирать слова прощения. Поэтому в такие моменты он был рад, что тогда, встретив меня, постарался над эмоциями от души. Потом, спустя какое-то время, в сотый раз пожалеет о том же самом, но это будет потом. А сейчас он бьет, и бьет сильно, стараясь не думать о том, что это именно я, а не Неро. Да и не помнит он об этом сейчас, просто бьет. Еще и еще, пока я не падаю с уголка кровати, на который присел. »
«- Ты будешь спать сегодня здесь.
Я тупо смотрю на пол, а он ждет. Ждет возражения, и мне начинает казаться, что вот скажи я сейчас – тут холодно – и он отпустит меня в мою комнату, или наоборот, притянет к себе, как в детстве, и уснет со мной на кровати. Но я молчу. Молчу, потому что разучился говорить о своих желаниях уже давно, в прошлой жизни. В жизни, где у меня была семья, где у меня были боль и печаль, радость и счастье. В жизни, где не было его. И он понимает, что и в этот раз ничего, ни малейшей реакции. И тогда откидывается на подушки, укрывается одеялом и пытается подавить приступ слез и отчаяния. Пытается так сильно, что короткий всхлип все же вырывается из его рта, как сильно он не вжимает в подушку лицо. А потом, борясь с чувством несправедливости, которую сам и учиняет, он засыпает. В слезах, скомкав подушку, простынь и изматерив мысленно меня всеми возможными словами, засыпает. Потому что знает, я лежу на полу, совершенно голый и меня бьет крупная дрожь от холода, знает, что я стараюсь согреть свои руки собственным дыханием, знает, что без приказа не могу никуда уйти. И еще, потому что не может побороть чувство гордости и пожалеть меня, дать мне немного тепла. Поэтому он, борясь с самим собой, все же принимает верное решение просто уснуть и забыть, наконец, о том, что я все еще здесь, и что, как бы он этого не желал, я не попрошу его о тепле. Просто потому что давно забыл, что имею на это право.»
"/>
-
-
12.03.2011 в 19:43-
-
13.03.2011 в 06:05